Ах, Мадам!
Вам идет быть счастливой,
Удивленной и нежной такой,
Безмятежной, свободной, красивой,
И не знающей лень и покой.
Окрыленной прекрасной мечтою,
Позабывшей печали и боль,
Сердцем любящей, словом, Душою,
Ну, а слезы… ведь это лишь соль.
Пресно жить — тоже вроде не в радость,
И не сахар бывают деньки,
Что же нужно — пустяк, капля, малость,
Чтоб горели в глазах огоньки.
Чтобы губы несмело шептали,
Чтоб стучали сердца в унисон,
Даже можно немного печали,
Только чтоб был в печали резон.

Чтоб дожди обходили сторонкой,
Чтоб играли ветра в волосах,
Чтобы нитью хрустальной и тонкой
Вам на плечи ложилась роса.
Вырастали деревья большими,
Утекало немало бы вод,
А глаза оставались такими,
Будто от роду им — только год.
Чтоб здоровье и силушка были,
И уверенность в завтрашнем дне,
По волне каравеллы чтоб плыли,
А плохое лежало на дне.


Читали с мамой вслух перед сном.
Как-то меня уж очень зацепило… может, потому, что о памяти?..

Смеркается, и в небе темно-синем,
Где так недавно храм Ерусалимский
Таинственным сиял великолепьем,
Лишь две звезды над путаницей веток,
И снег летит откуда-то не сверху,
А словно подымается с земли,
Ленивый, ласковый и осторожный.
Мне странною в тот день была прогулка.
Когда я вышла, ослепил меня
Прозрачный отблеск на вещах и лицах,
Как будто всюду лепестки лежали
Тех желто-розовых некрупных роз,
Название которых я забыла.
Безветренный, сухой, морозный воздух
Так каждый звук лелеял и хранил,
Что мнилось мне: молчанья не бывает.
И на мосту, сквозь ржавые перила
Просовывая руки в рукавичках,
Кормили дети пестрых жадных уток,
Что кувыркались в проруби чернильной.
И я подумала: не может быть,
Чтоб я когда-нибудь забыла это.
И если трудный путь мне предстоит,
Вот легкий груз, который мне под силу
С собою взять, чтоб в старости, в болезни,
Быть может, в нищете — припоминать
Закат неистовый, и полноту
Душевных сил, и прелесть милой жизни.


Эх… это Анна Андреевна писала в 27 лет.
Увы, все не совсем так… и груз не такой уж легкий, и взять его с собой не всегда под силу… но до чего же красиво.